Игры для взрослых. и другие рассказы - Александр Прохоров

– Вы, во-первых, ради бога, извините. Я вам все объясню. Я помог вашей дочке подняться на горку. Мы немножко покатались, а потом она мне показала такую, ну в общем, очень хорошую горку, и я с нее поехал на кардонке, то есть на фанерке, и не удержался.

– А вы, значит, любите кататься с горки на кардонке?

– Честно говоря, за последние двадцать лет первый раз.

– А выпили, перед тем как покататься, тоже, видимо, впервые. И дерево не заметили совершенно случайно.

– Я бы еще посмотрела, как бы ты, мамочка, съехала с той горки, – обиделась за друга Катька.

– Да я бы и не поехала никогда с этой горки, – возмутилась мать, понимая всю нелепость этого препирательства.

– Мам, мы тебе все честно рассказываем, а ты сразу – «выпили».

– Нет, маму можно понять, – Николай педагогично перешел на защиту матери. – Ты сама-то, Катюха, подумай: приходит дочь неизвестно с кем, он весь в снегу, лоб расшиб. Конечно, мама сразу и не поймет ничего.

– Ага, – засмеялась Катюха.

– А тут еще зачем-то еще говорят, что я воспитатель. Короче, так маму и запутали. А было все очень просто. Я смотрю, она сделает два шага по горке, а потом хлоп – и вниз. И так до десяти раз. Ну я и не выдержал…

– Это точно, упрямая девка и не слушает ничего, – все еще сердилась мама.

– Что, по-вашему, нужно быть обязательно пьяным, чтобы сообразить, что ребенку нужна помощь? Вы же видите, что я не пьян. Просто ударился головой, вот и все.

– Кто вас знает. Я же чувствую, все это как-то странно.

– Я и сам чувствую, – пошел на мировую Николай. – До сих пор не пойму, ехал ровно и вдруг – бац! Видимо, кардонка за что-то зацепилась, и тут уже и дерево перед глазами.

– Да, это верно, с моей только свяжись, а потом никак не можешь понять, откуда что взялось. На прошлой неделе Вовкина мать приходила жаловаться: тоже парень с моей гулял, а пришел с разбитым лбом. Так или нет? – припомнила Катьке мама.

– Ну что вы, у вас замечательная дочь. Вы зря на нее наговариваете. Я говорю, что пойду домой, а она – нет, надо йодом мазать, прямо как взрослая. Я еще пять минут посижу и уйду, вы, ради бога, не беспокойтесь.

– Ну уж нет – сказала Катюха. – Раз уж пришел, будем чай пить, мама тебя без чая никуда не отпустит. Она у нас знаешь, какая добрая? Просто не разобралась в начале, что к чему.

Пили чай с варением с сухарями. Николай рассказывал все по порядку, обстоятельно, Катюха вставляла реплики, объясняя подробности. Мама уже не сердилась, поправляла на коленях зеленое платье.

Катюшка разошлась, болтала ногами, уронила ложку под стул, на котором сидел Николай. Он нагнулся, увидел две пары коленок: одни большие и белые, над ними плотные бедра, обтянутые зеленым платьем, а рядом две тощие коленочки в колготках, а ниже болтаются «пяточки и мысочки».

Вылез, положил на стол ложку, мать взяла ее встала, помыла, дала опять дочери.

Ничего особенного: просто встала, просто помыла, дала ребенку, а Николаю почему-то так уютно стало. Допили чай, Николай поблагодарил, вышел на лестницу, посмотрела номер квартиры.

«Черт, а вот не врезался бы в это дерево, так никогда бы не очутился здесь. Москва – большой город, вряд ли еще когда-нибудь вот также случайно встретимся. Впрочем, почему случайно? Куплю завтра санки и приеду в гости. Санки – это вещь. Полозья новые, ни одной царапины. И как это мне сразу такая мысль не пришла в голову? Что скажу? Скажу: „Вы подумали, что я не умею кататься с горки? Неправда ваша, вот приехал и готов доказать!“. Причем санки это тебе не „кардонка“, которая крутится черт-те как. С санками все ясно: захотел вправо повернуть, притормаживаешь правой ногой, влево – левой. Завтра съеду с этой горки, а если не по льду, то можно и вместе».

Николаю стало легко от своего решения, он вышел во двор, хотел застегнуть пальто и передумал. Тепло на улице-то! Увидел на замерзшей луже-каточке бутылку от пепси-колы, разбежался и поддал ее что было сил. В бутылке оставалось немного жидкости, которая замерзла и поэтому бутылка то гремела, как погремушка, то постукивала краями об лед, как барабан, и поддразнивала Николая. Он разбежался и еще раз поддал бутылку мыском. Погремушка завертелась волчком и понеслась по двору. Коля гонял, как заправский футболист, в расстегнутом пальто, и если бы кто-нибудь его остановил в этот момент и спросил, как у него дела, он бы точно ответил, что лучше всех. И не потому, что у него была такая привычка, а просто так оно и было на самом деле!

Николай и не подозревал, что мать и дочь стояли за занавеской и наблюдали его странные манипуляции.

– Это ты что же его, специально на ту горку затащила?

– Да нет, мам, ты что.

– Ой, врешь. Я же тебя знаю. Вовка из тридцать пятой квартиры тоже, небось, с нее в куст въехал на прошлой неделе. Когда ты проверяла, любит он тебя или нет.

– Нет мам, Вовка с другой, Вовка с маленькой. А Коля – Коля с самого верха!

– Ну-ну.

– Мам, думаешь, мне его не жалко? Кто же знал, что так получится? И, в конце концов, должна же я была проверить, стоящий он мужик или так, ерунда на постном масле!

– Ну и как?

– Вроде стоящий, мам.

– А по-моему, просто алкоголик. Ты посмотри, как он за бутылкой гоняется. Да и скажи: трезвый с такой горки поедет?

Катюха подняла взгляд на маму и поняла, что говорит это мама не всерьез и уже не сердится.

Обе смотрели на Николая, который забросил бутылку в сугроб и вышел со двора. Женщины продолжали смотреть в окно.

– Мам, ты помнишь, говорила мне: «Не ходи со двора с чужим дядей». Ты, мам, была не права. Ты еще мне говорила, что он санки мне предложит и увезет к себе… Ты знаешь, я бы, мам, с таким и без санок пошла.

– Ах, вот как? – говорит мама то ли шутя, то ли все-таки с некоторой обидой в голосе.

Помолчали, поглядели во двор, в котором ничего интересного уже не происходило.

– Ну что ты дуешься, как маленькая? Я же не одна, я только если вместе с тобой, – поясняет дочь. – Мам, ну ты что, плачешь? Он обязательно придет. Вот увидишь. Придет завтра с санками и скажет: «Вы думали, я не умею с горки кататься!?». Мам, поверь моему опыту.

Братишка-землячок

Лейтенант Ерофеев стоял возле развилки и ощущал подошвами, как размякает, плавится под ногами асфальт. Лето выдалось бестолковое. Целую неделю дождь лил. Подмыло край насыпи, под асфальтом образовалась пустота, а потом выбоина на дороге. Попросту говоря, дырка.

«Наверное, хотели заделать да ждали, когда вода спадет, – беседовал сам с собой Ерофеев, – и, похоже, забыли, потому как уже неделю солнце шпарит, не то что высохло – выгорело все, а дыра как была, так и осталась. Видимо, ждут теперь, когда жара спадет. Так бы и забыли про нее вовсе. А тут вчера кто-то гнал, и колесом в выбоину эту. То ли руль повело, то ли еще что. Короче, улетела иномарка в кювет. Жив – считай, повезло! Не тут-то было: видать, в машине кто-то из шишек оказался, иначе почему столько крику? Начальству нагоняй: «Почему нет предупреждающих знаков?! Как допустили? Нигде порядка нет, разгильдяи, такую страну разворовали!» А я, как всегда, крайний. Стою теперь здесь третий час, как часовой, смотрю, чтоб еще кто в кювет не улетел. Только у нас в начальстве такие кретины. То пальцем не шевельнут, то рвение проявляют. Вместо того чтобы ремонтную бригаду поторопить – часового выставили. А тут ни тенька, ни забегаловки. И жара – ужас какой-то, – мучался Ерофеев. – Не приспособлен человек к такой погоде. В горле пересохло, на зубах песок скрипит. И вот еще беда: кузнечики в поле стрекочут и стрекочут. Поначалу вроде не задевало, а теперь, кажется, крыша от них едет. Такое ощущение, что кузнечики когда-нибудь замолчат, а в ушах звенеть будет до конца жизни.

Да обидно, главное, стеречь этих идиотов. Ведь летят, как ненормальные. Ну куда, спрашивается, торопятся? На тот свет? Говорят им, говорят. Нет, они знай себе на газ давят. Ну и, конечно, когда прешь без разбору, разве дырку углядишь? Одним словом, дуракам закон не писан. Пора бы уже привыкнуть, что дороги у нас говенные, нет, летят как по сабвею.

Особенно эти, что на танки пересели (так он именовал джипы иномарки). Им, конечно, все нипочем. Эти вообще хозяева жизни. Все купить могут, машину, права, девчонку у дороги…

А начальство… Тоже хороши. Сами небось в теньке оттягиваются. А ты стой, проявляй бдительность. Родина тебя не забудет… Пока дорогу починят я тут сдохну. Главное, ведь и не едет почти никто, и не уйдешь никуда…»

В это время по тому самому шоссе бежал во всю прыть новенький джип «гранд чероки», в котором сидел Павел Макаров – директор небольшого, но весьма прибыльного цементного заводика. Он здорово торопился; впрочем, как всегда, последние три года. Третий год человек на износ работал без выходных. Жизнь такая: зазевался, замешкался, глядишь – тебя уже обошли, обмишурили, оставили позади. Это раньше ездили медленно, когда на зарплате сидели, тогда за тебя начальство думало, а ты свои сто двадцать «рэ» получал и на рыбалку в пятницу червей копал. А теперь хочешь – надо и не хочешь – надо: пятница, суббота, без разницы. Ох, не понимали раньше выражения «охота пуще неволи». Вот она, охота в чем: выбиться, вырваться всем чертям назло. Некоторые думают, что мы жадные, все нам мало. А мы выжить хотим – пробиться головой сквозь эту стену. И пока ты бьешься, бежишь, торопишься, ты выживаешь, а замешкался – все. Не подмазал, не отстегнул – наехали, не проконтролировал – разворовали, не прочитал вовремя – уже, глядишь, какой-нибудь новый закон ввели, а заводик твой кто-то к рукам прибрал. И доверить никому нельзя, вожжи из рук выпустил – и все, пиши пропало.